Помню, летом 1995 года я в очередной раз приехала в Катынь. С первого взгляда на профессора Мариана Глосека - руководителя группы польских экспертов, проводивших здесь эксгумацию, - я поняла, что произошло нечто экстраординарное.
- Мы нашли обручальное кольцо! – торжественно объявил профессор. – Внутри выгравирована дата свадьбы и имя новобрачной. К сожалению, только имя, но ведь не может быть, чтобы в один и тот же день в Польше венчались сотни Малгожат. Мы обязательно найдем ее.
Думаю, я никого не удивлю, если скажу, что в тот момент я подумала о тысячах наших Маргарит и Марусь, которые прожили жизнь, так и не узнав о своем единственном ничего, кроме того, что он «пропал без вести». Вот так пропал и все – без вести, без следа, словно бы никогда и не было. Они привыкли к этой «безвестности», стали считать ее почти нормальной. Возможно, в этом одна из причин того, что о Катынском преступлении мы вот уже без малого двадцать лет говорим почти исключительно в контексте большой политики.